Неравенство провоцирует желание «сильной руки» во власти
Обзор масштабного исследования связи экономического неравенства и консервативных политических предпочтений.
Elgar, F. J. (2010). Income inequality, trust, and population health in 33 countries. American Journal of Public Health, 100(11), 2311−2315.
https://doi.org/10.2105/AJPH.2009.189 134
https://doi.org/10.2105/AJPH.2009.189 134
Jetten, J., Mols, F., & Postmes, T. (2015). Relative deprivation and relative wealth enhances anti-immigrant sentiments: The v-curve re-examined. PLoS ONE, 10(10), 1−24.
doi.org/10.1371/journal.pone.139 156
doi.org/10.1371/journal.pone.139 156
Mueller, D., & Stratmann, T. (2003). The economic effects of democratic participation. Journal of Public Economics, 87(9), 2129−2155.
https://doi.org/10.1016/S0047-2727(02)00046−4
https://doi.org/10.1016/S0047-2727(02)00046−4
Andersen, R. (2012). Support for democracy in cross-national perspective: The detrimental effect of economic inequality. Research in Social Stratification and Mobility, 30(4), 389−402.
https://doi.org/10.1016/j.rssm.2012.04.002
https://doi.org/10.1016/j.rssm.2012.04.002
Solt, F. (2012). The origins of authoritarianism. Political Research Quarterly, 65(4), 703−713.
doi.org/10.1177/1 065 912 911 424 287
doi.org/10.1177/1 065 912 911 424 287
Ipsos. (2018). Beyond populism? Revisited. Retrieved on May 13, 2019
https://www.ipsos.com/sites/default/files/ct/news/documents/2018−09/ga_populism_-_slides.pdf
https://www.ipsos.com/sites/default/files/ct/news/documents/2018−09/ga_populism_-_slides.pdf
Teymoori, A., Bastian, B., & Jetten, J. (2016). Towards a psychological analysis of anomie. Political Psychology, (38), 1009−1023.
https://doi.org/10.1111/pops.12 377
https://doi.org/10.1111/pops.12 377
Mols, F., & Jetten, J. (2016). Explaining the appeal of populist right-wing parties in times of economic prosperity. Political Psychology, 37(2), 275−292.
https://doi.org/10.1111/pops.12 258
Mudde, C. (2013). Three decades of populist radical right parties in Western Europe: So what? European Journal of Political Research, 52(1), 1−19.
https://doi.org/10.1111/j.1475−6765.2012.2 065.x
https://doi.org/10.1111/pops.12 258
Mudde, C. (2013). Three decades of populist radical right parties in Western Europe: So what? European Journal of Political Research, 52(1), 1−19.
https://doi.org/10.1111/j.1475−6765.2012.2 065.x
В 2019 году журнал Psychological Science опубликовал статью за авторством 40 учёных из 28 стран с результатами масштабного исследования связи экономического неравенства и популярности предпочтения «сильной руки» в политике. Хорошо известно, что рост экономического неравенства сопровождается падением доверия, социальной сплочённости и способности к сотрудничеству в обществе, однако есть основания предполагать, что неравенство влияет также и на политические предпочтения людей: социальное расслоение снижает уровень вовлечённости в политику, снижает поддержку демократии и способствует приверженности авторитарным ценностям.
В 2019 году журнал Psychological Science опубликовал статью за авторством 40 учёных из 28 стран с результатами масштабного исследования связи экономического неравенства и популярности предпочтения «сильной руки» в политике. Хорошо известно, что рост экономического неравенства сопровождается падением доверия, социальной сплочённости и способности к сотрудничеству в обществе, однако есть основания предполагать, что неравенство влияет также и на политические предпочтения людей: социальное расслоение снижает уровень вовлечённости в политику, снижает поддержку демократии и способствует приверженности авторитарным ценностям.
Авторы исследования проверяли две гипотезы. Во-первых, есть ли связь между экономическим неравенством и запросом на так называемых «сильных лидеров» — политиков, выражающих готовность восстановить нарушенный социальный порядок любыми средствами, в том числе недемократическими. Такие автократические политики в последние годы наращивают популярность по всему миру. Во-вторых, связаны ли консервативные политические предпочтения с ощущением аномии — болезненной дезорганизации общества, социальной нестабильности, общей деморализации и утраты ориентиров. Именно аномия, по предположению учёных, может являться механизмом, связывающим экономическое неравенство и желание «сильной руки» в политике.
Таким образом, учёные проверяли три вида связей: влияние неравенства на рост популярности «сильной руки» в политике, влияние неравенства на ощущение аномии и влияние аномии на желание «сильной руки». Схематически это выглядит следующим образом:
Таким образом, учёные проверяли три вида связей: влияние неравенства на рост популярности «сильной руки» в политике, влияние неравенства на ощущение аномии и влияние аномии на желание «сильной руки». Схематически это выглядит следующим образом:
Авторы исследования проверяли две гипотезы. Во-первых, есть ли связь между экономическим неравенством и запросом на так называемых «сильных лидеров» — политиков, выражающих готовность восстановить нарушенный социальный порядок любыми средствами, в том числе недемократическими. Такие автократические политики в последние годы наращивают популярность по всему миру. Во-вторых, связаны ли консервативные политические предпочтения с ощущением аномии — болезненной дезорганизации общества, социальной нестабильности, общей деморализации и утраты ориентиров. Именно аномия, по предположению учёных, может являться механизмом, связывающим экономическое неравенство и желание «сильной руки» в политике.
Таким образом, учёные проверяли три вида связей: влияние неравенства на рост популярности «сильной руки» в политике, влияние неравенства на ощущение аномии и влияние аномии на желание «сильной руки». Схематически это выглядит следующим образом:
Таким образом, учёные проверяли три вида связей: влияние неравенства на рост популярности «сильной руки» в политике, влияние неравенства на ощущение аномии и влияние аномии на желание «сильной руки». Схематически это выглядит следующим образом:
В первой части исследования для измерения неравенства авторы использовали отдельно объективные показатели (индекс Джини) и субъективные оценки неравенства самими респондентами. Аномия измерялась по шкале, основанной на вопроснике из 12 пунктов. Для определения ключевой зависимой переменной желания «сильной руки» авторы использовали три вопроса: «Страна нуждается в сильном лидере прямо сейчас?», «Для выживания общества необходимо сильное руководство?», «Для преодоления социальных проблем необходимо сильное руководство?».
Как и предполагали авторы, обе меры неравенства — объективная и субъективная — коррелируют с желанием «сильной руки», которое, в свою очередь, также зависит от аномии. При этом оказалось, что именно субъективное восприятие неравенства сильно ассоциировано с аномией.
Как и предполагали авторы, обе меры неравенства — объективная и субъективная — коррелируют с желанием «сильной руки», которое, в свою очередь, также зависит от аномии. При этом оказалось, что именно субъективное восприятие неравенства сильно ассоциировано с аномией.
В первой части исследования для измерения неравенства авторы использовали отдельно объективные показатели (индекс Джини) и субъективные оценки неравенства самими респондентами. Аномия измерялась по шкале, основанной на вопроснике из 12 пунктов. Для определения ключевой зависимой переменной желания «сильной руки» авторы использовали три вопроса: «Страна нуждается в сильном лидере прямо сейчас?», «Для выживания общества необходимо сильное руководство?», «Для преодоления социальных проблем необходимо сильное руководство?».
Как и предполагали авторы, обе меры неравенства — объективная и субъективная — коррелируют с желанием «сильной руки», которое, в свою очередь, также зависит от аномии. При этом оказалось, что именно субъективное восприятие неравенства сильно ассоциировано с аномией.
Как и предполагали авторы, обе меры неравенства — объективная и субъективная — коррелируют с желанием «сильной руки», которое, в свою очередь, также зависит от аномии. При этом оказалось, что именно субъективное восприятие неравенства сильно ассоциировано с аномией.
Во второй части исследования авторы решили детализировать желание «сильной руки» и уточнили вопросы о политических предпочтениях. Поскольку эта часть исследования проводилась только на австралийской выборке (263 женщины и 252 мужчины), респондентов спрашивали, согласны ли они с утверждениями: «Австралия нуждается в сильном лидере, который готов бросить вызов демократическим ценностям и практикам», «Австралия нуждается в сильном лидере, который готов нарушать правила», «Австралия нуждается в сильном лидере, который хочет изменить статус-кво», «Австралия нуждается в сильном лидере, который будет держать под жёстким контролем решения и деятельность страны». Кроме того, в опросник добавили шкалу левого-правого крыла и либеральной-консервативной ориентации.
Помимо подтверждения результатов предыдущей части исследования о связи неравенства, аномии и желания «сильной руки» вторая часть продемонстрировала, что под «сильным лидером» понимается именно политик, готовый выступать против демократических институтов и ценностей. Причём как в случае со связкой неравенство-«сильная рука», так и со связкой аномия-«сильная рука».
Заключительная третья часть исследования представляла собой экспериментальное моделирование ситуации в двух группах — австралийских студентов и американских пользователей интернет-платформ. Участники эксперимента случайным образом перемещались между разными доходными группами воображаемой страны, в каждой группе им предлагался определённый доход, который нужно было расписать под желаемые расходы. На каждом таком этапе они оценивали уровень неравенства в этом воображаемом обществе и ощущаемый ими уровень аномии по тем же шкалам, что и в предыдущих частях исследования.
Результаты этой части исследования показали, что прямой эффект влияния неравенства на авторитарные политические предпочтения значительно ниже, чем эффект, обусловленный ощущением аномии. Чем сильнее ощущение аномии, тем лучше экономическое неравенство конвертируется в политическое предпочтение «сильной руки». То есть промежуточным механизмом превращения экономического неравенства в популярность консервативных и авторитарных политических предпочтений в обществе является, скорее всего, именно аномия.
Помимо подтверждения результатов предыдущей части исследования о связи неравенства, аномии и желания «сильной руки» вторая часть продемонстрировала, что под «сильным лидером» понимается именно политик, готовый выступать против демократических институтов и ценностей. Причём как в случае со связкой неравенство-«сильная рука», так и со связкой аномия-«сильная рука».
Заключительная третья часть исследования представляла собой экспериментальное моделирование ситуации в двух группах — австралийских студентов и американских пользователей интернет-платформ. Участники эксперимента случайным образом перемещались между разными доходными группами воображаемой страны, в каждой группе им предлагался определённый доход, который нужно было расписать под желаемые расходы. На каждом таком этапе они оценивали уровень неравенства в этом воображаемом обществе и ощущаемый ими уровень аномии по тем же шкалам, что и в предыдущих частях исследования.
Результаты этой части исследования показали, что прямой эффект влияния неравенства на авторитарные политические предпочтения значительно ниже, чем эффект, обусловленный ощущением аномии. Чем сильнее ощущение аномии, тем лучше экономическое неравенство конвертируется в политическое предпочтение «сильной руки». То есть промежуточным механизмом превращения экономического неравенства в популярность консервативных и авторитарных политических предпочтений в обществе является, скорее всего, именно аномия.
Во второй части исследования авторы решили детализировать желание «сильной руки» и уточнили вопросы о политических предпочтениях. Поскольку эта часть исследования проводилась только на австралийской выборке (263 женщины и 252 мужчины), респондентов спрашивали, согласны ли они с утверждениями: «Австралия нуждается в сильном лидере, который готов бросить вызов демократическим ценностям и практикам», «Австралия нуждается в сильном лидере, который готов нарушать правила», «Австралия нуждается в сильном лидере, который хочет изменить статус-кво», «Австралия нуждается в сильном лидере, который будет держать под жёстким контролем решения и деятельность страны». Кроме того, в опросник добавили шкалу левого-правого крыла и либеральной-консервативной ориентации.
Помимо подтверждения результатов предыдущей части исследования о связи неравенства, аномии и желания «сильной руки» вторая часть продемонстрировала, что под «сильным лидером» понимается именно политик, готовый выступать против демократических институтов и ценностей. Причём как в случае со связкой неравенство-«сильная рука», так и со связкой аномия-«сильная рука».
Заключительная третья часть исследования представляла собой экспериментальное моделирование ситуации в двух группах — австралийских студентов и американских пользователей интернет-платформ. Участники эксперимента случайным образом перемещались между разными доходными группами воображаемой страны, в каждой группе им предлагался определённый доход, который нужно было расписать под желаемые расходы. На каждом таком этапе они оценивали уровень неравенства в этом воображаемом обществе и ощущаемый ими уровень аномии по тем же шкалам, что и в предыдущих частях исследования.
Результаты этой части исследования показали, что прямой эффект влияния неравенства на авторитарные политические предпочтения значительно ниже, чем эффект, обусловленный ощущением аномии. Чем сильнее ощущение аномии, тем лучше экономическое неравенство конвертируется в политическое предпочтение «сильной руки». То есть промежуточным механизмом превращения экономического неравенства в популярность консервативных и авторитарных политических предпочтений в обществе является, скорее всего, именно аномия.
Помимо подтверждения результатов предыдущей части исследования о связи неравенства, аномии и желания «сильной руки» вторая часть продемонстрировала, что под «сильным лидером» понимается именно политик, готовый выступать против демократических институтов и ценностей. Причём как в случае со связкой неравенство-«сильная рука», так и со связкой аномия-«сильная рука».
Заключительная третья часть исследования представляла собой экспериментальное моделирование ситуации в двух группах — австралийских студентов и американских пользователей интернет-платформ. Участники эксперимента случайным образом перемещались между разными доходными группами воображаемой страны, в каждой группе им предлагался определённый доход, который нужно было расписать под желаемые расходы. На каждом таком этапе они оценивали уровень неравенства в этом воображаемом обществе и ощущаемый ими уровень аномии по тем же шкалам, что и в предыдущих частях исследования.
Результаты этой части исследования показали, что прямой эффект влияния неравенства на авторитарные политические предпочтения значительно ниже, чем эффект, обусловленный ощущением аномии. Чем сильнее ощущение аномии, тем лучше экономическое неравенство конвертируется в политическое предпочтение «сильной руки». То есть промежуточным механизмом превращения экономического неравенства в популярность консервативных и авторитарных политических предпочтений в обществе является, скорее всего, именно аномия.
Эксперименты со слабой воспринимаемой аномией (сверху) и сильной (снизу)
Перспективы подобных исследований
Перспективы подобных исследований
Авторы отмечают два ограничения своей работы, которые могут быть преодолены в будущих исследованиях. Во-первых, скромный вопросник для измерения аномии и авторитарных политических пристрастий, использованный здесь, явно не раскрывает всей сложности обоих явлений. Во-вторых, в такой общей постановке вопроса игнорируется историко-политический ландшафт каждой отдельный страны, и несмотря на мировые тренды роста неравенства и право-авторитарных настроений, нельзя автоматически установить связь между неравенством и политическими успехами правых партий, путь которых может быть устроен по-разному в разных странах.
Авторы отмечают два ограничения своей работы, которые могут быть преодолены в будущих исследованиях. Во-первых, скромный вопросник для измерения аномии и авторитарных политических пристрастий, использованный здесь, явно не раскрывает всей сложности обоих явлений. Во-вторых, в такой общей постановке вопроса игнорируется историко-политический ландшафт каждой отдельный страны, и несмотря на мировые тренды роста неравенства и право-авторитарных настроений, нельзя автоматически установить связь между неравенством и политическими успехами правых партий, путь которых может быть устроен по-разному в разных странах.
Читайте также