Пятнадцать минут до отправления автобуса, я вываливаюсь из маршрутки, бегу по подземному переходу вокзала, одинокий мужик воет попсовую песню в микрофон. Саша ждёт меня у автобуса и звонит: «Ну, ты где?». Успеваю выхватить у него билет и падаю на сиденье: впереди нас ждёт полтора часа молчаливой поездки в Каменку. За окном пустые поля и деревья сменяют друг друга, впереди сидят ребята и смеются, как Бивис и Баттхед.

Пока мы шастали возле каменского вокзала в поисках кафе, пошёл ливень. Прохожие толпой побежали в ближайшие магазины и мы — в первый попавшийся. К нам подъехала красная «митсубиси», которая должна была нас отвезти в село Завиваловка, где находится старейший конный завод региона.

За рулём сидела Виктория Панурина, президент федерации конного спорта Пензенской области, справа от неё — Саша, а мне досталось заднее сиденье, где обычно возят собаку. Я утонул в грязи и седой липкой шерсти, балансируя на краю. «Пока едем, можете задавать вопросы», — повернулась Виктория и закурила в салоне. Я аккуратно протянул микрофон в надежде, что хоть что-то запишется на фоне шума ливня, бьющегося о капот.

Эта женщина в спортивном костюме с надписью «Russia» на спине — выпускница ВГИКа, дочь виолончелиста оркестра «Виртуозы Москвы» и человек, который с девяти лет не может расстаться с лошадьми. В Пензенскую область Виктория приехала в 2005-м году, чтобы восстановить заброшенный завод с покосившимися конюшнями и урезанным рационом питания лошадей. Здесь она работала 10 лет, под её управлением провели капитальный ремонт конюшен, завезли маточное поголовье для увеличения племени, организовали секцию верховой езды для детей и воссоздали отделение верховых лошадей.

Сейчас Панурина ведёт свою предпринимательскую деятельность, но продолжает заниматься конезаводом. Она общается с местной прессой и обращается к власти за финансовой помощью предприятию.

В 2008-м году, во времена кризиса, олигарх, который выделял кредиты конезаводу, прекратил его финансирование. Вплоть до 2012 года Завиваловский конезавод переходил из рук в руки и находился в постоянном поиске денег, рабочим сокращали зарплаты, а владельцы пытались продать лошадей, чтобы возместить убытки.

 — В 2012-м году мне нужно было уехать в Москву на пару дней. По пути мне звонит директор и спрашивает: «Ну, чего, ты уехала? Я сейчас приеду с монголами, мы всех твоих верховых продадим». Я разворачиваюсь, еду сюда, по телефону в дороге даю указания конюхам, чтобы ценные кобылы были угнаны в поле. Для вида мы оставили возрастных кобыл; ценных жеребцов и молодняк перевели на полуразвалившуюся конюшню, закрыли, обвели пожарной лентой, оставили табличку «осторожно», а чтобы кони молчали, по ведру овса высыпали им в кормушки. Дабы спасти производителя жеребцов, я разукрасила его зелёнкой, как ребёнка при ветрянке (чтобы замаскировать его под больного, — прим. авт.).

Весной 2012 года силами Пануриной сообщения о разорении конезавода распространили региональные СМИ, на что отреагировал бывший губернатор Пензенской области Василий Бочкарёв. В правительстве решили полностью выкупить предприятие во владение области. По словам Виктории, тогда это обошлось региону в 25 миллионов рублей — в эту сумму входила и стоимость конезавода, и все его кредиты.

Вплоть до 2015 года завод находился в собственности областного агропромышленного холдинга, ежегодно из бюджета региона выделяли порядка 15 миллионов рублей на поддержание объекта. На протяжении трёх лет на заводе вовремя выплачивали зарплату рабочим, закупали корма, делали ремонт помещений.

В мае 2015 года правительство продало завод частному предпринимателю. История повторилась, как в нулевые годы: инвестор неверно рассчитывает свои силы, теряет деньги и не понимает, как окупить владение. При этом у завода накапливаются долги по налогам, которые на данный момент составляют 4 миллиона рублей.

Последний инвестор, который купил лошадей в декабре 2016 года, также заявил о финансовых проблемах и выставил на продажу 70 лошадей за 6,5 миллионов рублей при средней цене за лошадь на рынке в 500 тысяч рублей. Часть табуна владелец отправил в Москву, дальнейшая судьба оставшихся 35 верховых лошадей неизвестна.

Мы остановились у высокого забора Завиваловского конезавода — это решётчатое ограждение, замыкающееся фигурами лошадей в основании. Виктория открыла ворота, и лошади отвернулись друг от друга. Когда мы приехали, ещё шёл дождь. Укрываясь куртками, мы перепрыгивали лужи, выбирая между совсем грязными и просто грязными участками земли.

Территория завода представляет собой два основных отделения для лошадей: в одном содержатся верховые (35 голов), в другом — орловские рысаки (60 голов). Между ними — поле, повозка, куча сена, деревянные косые изгороди, разваленные кирпичные постройки и немногочисленные работники.

Виктория Панурина проводит нас внутрь конюшен, рассказывая о каждой лошади, я делаю снимки и пытаюсь погладить очередную удивлённую морду. Почувствовав людей, лошади оживляются, начинают бродить по загону, бурчать, поглядывать из-за стены на гостей.

По словам Виктории, содержание подобного предприятия для региона привлекательно тем, что можно создать целый комплекс конного спорта, организовать занятия иппотерапией, что сделает объект социально значимым, повысит имидж региона и будет более привлекательным в туристическом плане. Отделению может помочь либо поддержка правительства области, либо включение региона в социальную программу «Газпром — детям», но решение выхода из кризисной ситуации не принято.

Пока мы всё это обсуждали с Сашей у очередной конюшни и думали, кто виноват и что делать, наша собеседница скрылась за деревянной дверью с двумя женщинами. За нами в загоне бегали три коня, они громко ржали, прыгали и толкали друг друга — я снимал их, сидя на корточках в траве. Откуда-то к нам подошёл пьяный мужик в синей кепке, розовой бесформенной куртке и грязных штанах. Он сходу пожал нам руки и медленно протянул: «Здорово, мужики… закурить не найдётся?». Я дал ему сигарет и зажигалку. Саша начал расспрашивать, мужик отвечал, задумываясь над каждым словом, и икал.

 — Вы тут местный?
 — Я? — Ик…
 — Да, вы тут живёте?
 — Ой, я не знаю. Сейчас жена моя придёт, она вам ответит. — Ик…
 — Работали на этом заводе?
 — Да, конюхом был… Зарплаты нет, ничего нет… — Ик…
 — Понятно. А как вас зовут?
 — Не скажу.

Мужик пошатнулся, постоял немного, пошарил карманы.

 — Дайте на бутылку.
 — Сколько? — Смело ответил Саша.
 — Триста.
 — Мы все деньги потратили, чтобы сюда приехать, а тут нет ничего!
 — Ну, хоть сотню, хоть на булку хлеба.

Я всё это время молчал. У меня была сотка в кармане, но я не знал, зачем мне её отдавать. С одной стороны лошади, с другой бизнесмены, с третьей — люди. Мужик махнул рукой и, виляя, ушёл. В это время из-за двери вышли женщины, с ними — Виктория.

 — У вас тут конюх ходит, — крикнул им Саша.
 — Где?
 — Да вон, — показал он на удаляющийся силуэт.
 — Какой он конюх! Одно название.

Мужик остановился у старого кирпичного здания, поправляя штаны. Он увидел нас и быстрым шагом спрятался в кустах.

Власть игнорировала проблему вымирающего предприятия до одиночного пикета, который провёл активист Игорь Алексеев. Он вышел к зданию правительства с требованием спасти лошадей от смерти.

 — Пензе не нужен детский конный спорт, иппотерапия и рентабельный социальный кластер? Бюджет области — 42,4 миллиарда. Спасение лошадей стоит 8,5 миллионов. В 2012 году элитных лошадей для области спас губернатор Бочкарёв. В 2017 году их можете спасти Вы, — из сообщения на плакате пикетчика.

10 июля 2017 года состоялась видеоконференция губернатора Пензенской области Ивана Белозерцева с главами районов региона, где и обсуждалась данная тема.

«Мы готовы помочь предприятию, которое имеет историческую ценность, год-другой, но постоянно поддерживать не будем, завод частный, надо выходить на самоокупаемость», — заявил губернатор.

Немного цифр. На мой запрос о рентабельности Завиваловского конного завода во время, когда он принадлежал области, Эллада Сухова, врио министра сельского хозяйства региона, привела следующее:

 — ООО ПКЗ «Завиваловский» на протяжении последних пяти лет осуществлял убыточную деятельность. Непокрытый убыток за период с 2012 по 2016 год увеличился в 30 раз и составил 72,1 млн рублей. С 2012 по 2016 годы конезавод реализовал 80 голов лошадей, из них 51 голову рысистой породы. Выручка от реализации лошадей за 2016 год составила 6,5 млн рублей, себестоимость продаж — 17,8 млн рублей, убыток от реализации — 11,3 млн рублей, — говорится в сообщении.

Мы поднялись в Завиваловский музей, похожий на заброшенный советский дом культуры. На подоконнике в первом зале стояла чёрная скульптура головы лошади, на стене висели фотографии со скачек, различные кубки и медали, а по центру — факел олимпийского огня, оставшийся после эстафеты игр в Сочи. Но главная ценность музея — книга маток, сохранившаяся с дореволюционных времён, в которой от руки записаны все лошади конезавода.

В этом музее работает только Марьям Ибрагимовна, местный библиотекарь, последнее время она проводит небольшие экскурсии для зачастивших журалистов: приезжают корреспонденты из областных изданий, даже ребята из федерального РЕН ТВ заходили к ней в гости.

Она с азартом рассказывает историю Завиваловской усадьбы, как помещики основали здесь одно из самых богатых поселений губернии.

 — Музей, в котором мы находимся — бывшая людская, здесь жили слуги, работники барина. А туда, поодаль, там огромный такой коттедж, где живет бывший глава администрации, там жил управляющий хозяйством.

Марьям проходит по коридору, указывает на окно: «Здесь был большой вал и фонтан, на месте которого сейчас стоит советский постамент. Следом здание — бывшая ветеринарная лечебница, она используется как столовая, как контора от совхоза. В барском доме сидит МУП».

Все эти постройки возведены в период с 1908 по 1913 год. Последнее строение — сельская школа, единственная в губернии на тот момент. Теперь это пустой дом с разбитыми стёклами.

 — Тут были построены вальцовая мельница, спиртзавод, тренировочные для лошадей, пасека, тысячи плодовых деревьев. Развивалось всё до 17-го года.

 — А в 17-м году бабах? — Спросил Саша.
 — Действительно бабах, — посмеялась Марьям Ибрагимовна.

 — Я приехала сюда в 2006-м году. Тогда уже завод переходил из рук в руки. Земли все были заброшены. С каждым годом всё хуже, зарплаты по полгода рабочим не выплачивают: люди уходят, потом возвращаются, потому что больше некуда идти. В основном остаются те, кто живёт лошадьми, есть у нас Светлана Щербакова из Пензы, она жила возле ипподрома и была заражена этими животными. Сейчас она здесь работает директором рысистого отделения — ей хоть зарплата, не зарплата, она не бросает своё дело.

В селе Завиваловка по прописке живет около 500 человек, но большая часть из них уехала отсюда. Единственное предприятие, где местные жители могут получить деньги — конезавод, который сам находится на грани существования.

— Тут никого нет. В 2015 году закрыли местную школу, в последнем году было всего 17 обучающихся. Остались одни пенсионеры, — объясняет Марьям.

Она стоит у окна, за её спиной ещё две комнаты: в одной стоит пыльный бильярдный стол, в который никто не играет — это игровая комната для сельчан, что изредка сюда заходят. Далее — актовый зал с множеством сидячих мест, раньше он набивался битком, а теперь здесь на сцене одиноко стоит фортепьяно «Сура».

— Я приглашаю пенсионеров сюда, проводим мероприятия для детей. Мы сами им приготовили столы, сами покупаем призы, шары, конфеты, иначе дети к нам и не придут. А всю зиму ко мне ходили пенсионеры, я им пироги дома пеку, сладости, готовлю самовар. Просто, чтобы дома не сидеть и быть полезной людям.

Марьям Ибрагимовна возвращается в зал с наградами, радостно предлагает сделать на прощанье совместную фотографию и обещает добавить в друзья «Вконтакте». В это время заходит Виктория и говорит, что машина готова. Я спрыгиваю с крыльца музея и делаю финальный кадр — вход в музей, перила которого украшены силуэтами коней, а там, в тени за дверью, Марьям провожает нас взглядом.