Есть разница

График работы

Наш официальный график — 5/2. По идее, как у человека, который трудится в школе, у меня должна быть шестидневная рабочая неделя. Суббота — вроде как методическая: нужно сохранить 56 отпускных дней, поэтому с прошлого года её добавили как рабочий день. Но он ни в каких документах не проходит и никак не оплачивается. Просто если нам по-каким-то причинам нужно быть в школе, то мы приходим, но это не всегда необходимо. Сейчас я работаю всего четыре дня в неделю — договорилась с руководством о перераспределили часов, и теперь могу подрабатывать в другом месте.

Обычно у психолога 36-часовая рабочая неделя, но все по-разному распределяют своё время. По одному из старых положений, которое было издано департаментом образования, психолог обязан отрабатывать 18 практических и 18 методических часов, как и учитель. В том документе было прописано, что практические часы мы должны выполнять на рабочем месте, а методические, при наличии кабинета и нужного оборудования, по согласованию с администрацией.

Три года назад я устраивалась именно на таких условиях. Я клинический психолог и никогда не хотела работать в школе, но меня заманила такая свобода. Потом у нас поменялось начальство, но я постаралась сохранить те условия, на которых пришла. Для меня это важно — мне кажется, что 36-часовая или 40-часовая рабочая неделя не всегда бывает эффективной. Иногда свою работу можно выполнять за меньшее количество времени, но более интенсивно. У меня, например, нет времени для того, чтобы распивать чаи, болтать с учителями о жизни или заказывать новые комплекты белья для спальни. (смеётся)

Я просто прихожу, делаю свою работу, веду занятия и ухожу. В итоге работаю где-то 22 практических часа. Но так, конечно, не у всех — мои коллеги из других корпусов отсиживают на работе все 36 часов. Благодаря тому, что я клинический психолог и, помимо прочего, закончила несколько больших курсов переподготовки, я могу предложить много крутых штук для того, чтобы заинтересовать руководство и быть полезной в школе.

Реорганизация и зарплаты

До реорганизации моя зарплата была 45 тысяч рублей — школа так решила. Потом, когда наши школы объединили в учебные комплексы, зарплата психологов оказалась 31 тысяча без вычета налогов. По каким-то причинам новый директор решил, что сорок пять — многовато для психолога.

На протяжении прошлого года я получала 31 тысячу. В этом году наше руководство полностью поменялось, и я приходила к ним, много говорила о том, что, на мой взгляд, это чрезвычайно низкая зарплата — на эти деньги человеку в Москве тяжело прожить разумно. И это в то время, когда в соседнем детском саду воспитательница получает 40 тысяч рублей, хотя наш уровень знаний и наша подготовка не стоят на равных.

Зарплату в итоге повысили всем психологам — подняли базовую ставку с 31 тысячи до 37. Но мне всё ещё кажется, что это не очень справедливо: психолог должен получать хотя бы наравне с остальными педагогами. Даже просто потому, что в обозначении нашей должности написано: «педагог-психолог». Конечно, мы не ведём больших занятий каждый день, но, тем не менее, у нас тоже много групповых тренингов. И все часы, которые нам положены, мы тоже отрабатываем, а иногда — и перерабатываем.

Зарплата рядового педагога в нашей школе с реорганизацией не изменилась, осталась где-то на уровне 45 тысяч. А вот всем специалистам дополнительного профиля её решили понизить.

Со времени реорганизации премий у нас почти не было. Один раз в год, в августе, выдают по несколько тысяч рублей. В прошлом году мы получили по 10 тысяч. Для этого мы заполняли кучу бумаг, и нам платили по каким-то коэффициентам за заслуги. Для специалистов дополнительного профиля такая анкета оценивания плохо разработана. В основном там ориентируются на классных руководителей и на учителей-предметников. Некоторые вопросы звучали так: «сколько у вас отличников?», «сколько получили 100 баллов за ЕГЭ?». И как я, психолог, должна выполнить этот «тест»? Тут нам сразу идёт минус, и я ничего не получаю. При этом до реорганизации у нас были регулярные и хорошие выплаты по триместрам.

Когда сама школа получала финансирование, она сама и распределяла бюджет, то есть мы жили гораздо лучше, как это ни странно. В принтер всегда была заправлена краска, всегда была бумага, например. Если нужны были какие-то канцелярские вещи для занятия, можно было прийти к директору или завхозу и сказать: «мне вот нужно, у меня закончилось», и это быстро добывалось. С тех пор, как нас реорганизовали, полгода никого просто не волновало, есть ли у нас всё необходимое. А уж про бумагу вообще забудьте.

В прошлом году мне понадобился клей-карандаш для одного занятия. Директор сказал: «А почему вам нужен клей для занятий? Это не соответствует вашим должностным обязанностям. Напишите мне заявление с объяснением».

Сейчас мне очень нравятся люди, которые пришли к нам на руководящие должности. Но всё равно пока очень сложно наладить всю систему и общий быт внутри школы за те полгода, которые мы вместе работаем. Но вообще, конечно, это утопия — на полгода вперёд заказывать материалы, предугадывать то, что тебе будет нужно. От этого страдают все государственные учреждения.

Контроль

Раньше нас не так сильно контролировали через бюрократию. Сейчас с меня периодически требуют протоколы бесед. Я их не показываю, но нужно, чтоб я их заполняла. Хотя, по моим сведениям, в официальную документацию это не входит. Выглядит это так: у меня есть простые листы А4, в которые я пишу, когда разговариваю с человеком. Теперь с меня просят, чтобы я на официальный бланк переписывала всё еще раз.

Наш куратор (должность директора школы в учебном комплексе — прим. ред.) очень адекватно относится к сотрудникам. Эти документы обычно спрашивает какая-нибудь комиссия по делам несовершеннолетних. Бывает, комиссия приходит и требует план проверки, например, план по профилактике. Они говорят: «Где отчёт? Где документ, подтверждающий, что всё это было?». И им нужно предоставить какой-то протокол. Или же, например, проведена была беседа с ребёнком. «Где протокол?». Не докажешь же, говорила ты с кем-нибудь или нет, делала что-то по плану или нет.

Всё готовится для того, кто приходит с проверкой. И это ужасно. Это съедает много твоего времени, а проверку не волнует качество твоей работы или то, как ты её сделала. Их волнует просто наличие планов, отчётов, протоколов… Тогда ты крутой, тогда ты молодец. Вот, общем-то, и всё. А если у тебя бумажек нет, никто не спрашивает детей. Никто не приходит и не смотрит на то, что ты с ними делаешь, как ты с ними работаешь. А ведь можно любые бумаги написать.

О работе

Я работаю со всеми участниками образовательного процесса, включая детей, родителей и сотрудников школы.

Я долго боролась со своей профессией после поступления в институт. На самом-то деле я мечтала быть артисткой, восемь лет училась в театральной студии. Но потом, на 4 курсе, я полюбила свою специальность. После 4 курса я начала преподавать в государственном медицинском центре, вела развивающие занятия для малышей и актёрское мастерство.

Театр очень близок к психологии. Актёрские тренинги направлены на развитие таких способностей, как память, внимание, мышление, речь, фантазия. Это всё то, что делает психология в развивающих занятиях. Просто акцент чуть-чуть смещён, а упражнения одни и те же.

Чем больше тебя видят дети, тем больше упрощается твоя работа. Тут, наверное, помогает молодость — мне не всё равно и я стараюсь делать вещи, которые мне интересны. В нашей системе образования достаточно много педагогов, которые уже почти на пенсии и которым бывает безразлично, будет у ребёнка пять, три, два или десять. Они просто проводят свои уроки и уходят домой.

Я стараюсь не дружить ни с какими учителями — в бытовом смысле. Наверное, если бы я работала здесь десять лет, то какие-то связи бы завязались, но моя позиция в том, что школьный психолог не должен быть включён в личностные взаимоотношения с теми людьми, с которыми работает. Иногда мне приходится брать на себя роль эксперта, когда я должна прийти и, например, проанализировать то, как учитель ведёт урок. Если я буду дружить с кем-нибудь из них, то могу быть необъективна.

В моей практике самый проблемный возраст — 7−8 классы. Они уже вливаются в подростковую тусовку и подвержены разным влияниям. У меня в школе, например, много детей, которые режут себе руки, много думают и говорят о смерти, сидят в тематических группах в социальных сетях. Везде, конечно, свои проблемы. Но для меня это самые острые классы.

У меня, как у психолога, работают принципы конфиденциальности. До того момента, как только мне ребёнок или взрослый не расскажет о чём-то, что может угрожать либо его жизни, либо жизни других. Если речь идет о чём-то незаконном, я обязана буду сообщить сначала его родителям, а потом поставить в известность администрацию. Я всегда предупреждаю об этом детей: «да, мы с тобой разговариваем и я ни о чём не расскажу учителям или классному руководителю, пока не возникнут два этих случая». Всё остальное — это правда конфиденциальная информация. Всё-таки я не дружу с учителями, я не иду и не докладываю им. Но, безусловно, если какие то дети начинают меня волновать, то я немного говорю об этом с педагогом. Но никогда не пересказываю всё содержание беседы.

Мой актёрский опыт помогает мне в работе. Благодаря этому, кстати, я сделала интересный проект — марафон психологической подготовки к экзаменам. В течение двух недель после пятой перемены у нас было двадцать минут. Девятиклассники и одиннадцатиклассники приходили в специальный кабинет, где есть только ковёр — там у нас можно побеситься. Мы с ними делали разные упражнения и игры, которые, на мой взгляд, помогали снимать стресс, напряжение, учили быстро концентрироваться и расслабляться. Мы формировали какую-то команду, группу поддержки — там можно было поговорить о своих переживаниях. Или наоборот перестать говорить об экзаменах и о чём-нибудь другом подумать. Там мы рисовали, делали асаны из йоги (когда ты просто лежишь и расслабляешь тело). Мне кажется, это был интересный контакт: мы просто пятнадцать минут лежали на полу и слушали музыку.

В начале и в конце я давала детям возможность оценить по нескольким параметрам своё самочувствие, но пока ещё не успела обработать результаты. Я хочу написать статью про этот марафон и посмотреть, был ли там какой-то сдвиг. Но одиннадцатиклассники сначала походили-походили, а потом немножко забросили. Они вообще такие занятые, на кривой козе к ним не подъедешь. (смеётся)

О перспективах в школе

Перспектив нет. Меня это очень расстраивает. Думаю, это мой последний год работы.

Я пока не знаю, куда пойду. Я просто устала от государственной системы. Иногда бывает очень сложно, хотелось бы большей гибкости. Несмотря на то, что я всеми своими силами добилась той свободы, которая мне нужна, мне, тем не менее, не хватает роста. Мне кажется, что в свои 24 года я неплохо работаю, и мне бы хотелось разворачиваться куда-то вверх, вырастать. Пока что на моей должности я не очень это ощущаю.